|
Багрянец осени, тяжёлые облака, готовые разразиться дождём, рвёт и гонит ветер. Два человека идут по тропинке среди деревьев. Один из них - глава знаменитой Воложинской ешивы, гаон рабби Ицхак. Другой родился в Германии и поэтому с охотой отзывается на ценимый в тех краях титул "доктор" - не медицины, а философии, правда. Это Макс Лилиенталь, которому правительство Николая I поручило подготовить евреев черты оседлости к проведению школьной реформы.
Цель реформы - покон¬чить с еврейской обособленностью и ограниченностью. Меньше Талмуда, а, может, и совсем получится убрать его... Зато дети научатся говорить по-русски, не путая падежи и почти не картавя. И они узнают из уроков географии, что есть большой мир - Америка, Цейлон, Нижний Новгород. Правда, въезд в этот Нижний, да и в верхний тоже будет для большинства из них на веки вечные закрыт - вводя просвещение, император черту оседлости отменять не собирался.
Но... Лилиенталь надеется, что сила просвещения, буде удастся его его ввести, смягчит сердца русских министров и чиновников, и еврей будет, наконец, наслаждаться равноправием. Правда, ходят слухи, что император мечтает о массовом крещении, что в его тайных планах значится отмена галахической учёности вообще и, как следствие, отход еврейства от соблюдения заповедей. Однако он, будучи вхож в Петербурге в самые высшие круги, ничего подобного не приметил. Скажем так: почти ничего....
Доктор философии достал из кармана сюртука сложенный в несколько раз листок и показал его гаону,
- Уважаемый рабби Ицхак, я хочу известить вас об одном важном обстоятельстве. Эта бумага - отрывок из протокола заседания министров, который мне разрешили переписать. Речь шла о том, что еврейство Российской империи сопротивляется школьной реформе. Государь высказался первым, он предложил ссылать всех, кто ей противится и большинство министров его поддержало. Были против только Уваров и Киселёв. Они выразились в том духе, что мера эта чрезвычайная, и без крайней надобности прибегать к ней в цивилизованных странах не принято... Для чего я толкую об этом? Чтоб вы поняли - реформа неизбежна, если мы подчинимся императорской воле, то избежим ненужных жертв...
Рабби Ицхак спросил:
- Вы слышали о кантонистах? Еврейских детей забирают в русскую армию и там их склоняют на крещение, иногда даже насильно загоняют в воду...
Макс Лилиенталь некоторое время шел молча. Конечно, он знал о кантонистах, досадовал и сожалел, но ведь история - это же всегда борьба нескольких сил, кризис и ломка. Впрочем, как это объяснить главе Воложинской ешивы? Рабби Ицхак дышит чистотой, живет в мире правды, он не поймет... Лилиенталь вздохнул и произнес, как казалось ему, с твердостью:
- Именно поэтому необходимо просвещение!..
Почему - поэтому? Доктор философии не задавался такими вопросами, он верил в это и надеялся, что другие поверят вместе с ним. Лилиенталь остался в Воложине на Йом-Кипур.
На закате, перед чтением "Кол нидрей", раввин по обычаю должен был произнести наставление - "драшу". Гаон рабби Ицхак поднялся на возвышение и начал так:
- В трактате "Йома" говорится, как первосвященник осуществлял служение в Храме в этот святой и страшный день. Вначале он должен был произнести перед мудрецами клятву, что не отступит ни на йоту от тех указаний, которые они будут давать ему. Так делалось, чтобы исключить влияние "цдуким" - секты, которая отрицала Галаху и Устную Тору. После этой клятвы первосвященник всегда плакал. Почему "всегда"? Ведь если он не принадлежал к этой секте, ему нужно было радоваться, что для подобных подозрений нет почвы. Однако сказано в трактате "Моэд катан":
Человека, как правило,подозревают в том, что он когда-то действительно сделал. А если не полностью - то хоть наполовину. Или он только замышлял в сердце своем совершить подобный грех...
Макс Лилиенталь, сидевший в первых рядах, вдруг почувствовал, что в душе его пробуждается глухой отклик. Речь в "драше" идет, скорее всего, о его, доктора философии, собственной персоне. Он еще не нарушил предписания мудрецов, но готов был нарушить. Память-стерва тут же подсказала, как в беседе с Уваровым, министром просвещения, он предложил обложить меламедов в хедерах особым налогом, чтобы поубавилось их число. Да разве не мечтал он сломить упрямство этих местечковых евреев с помощью полиции, благо циркуляр из Петербурга для местных властей вещь святая...
Неожиданно для себя он заплакал. Рыдал в голос, закрывши лицо краем талита. Евреи оглядывались на него. Кто-то произнес, пожав плечами:
"Что ж, в этот день все плачут..."
Забегая вперед, нужно сказать, что после Йом-Кипура слезы у доктора Макса высохли, и он продолжал прежнее занятие: агитировал евреев за школьную реформу. Стал ли он более открыт для других мнений, не похожих на его символ веры? Не знаю. Во всяком случае, через два года Лилиенталь убежал из России, оставив реформу еврейской школы на произвол судьбы. Доктор философии остался должен министерству образования немалую сумму денег. Скорее всего, он потратил их на билет в Соединенные Штаты, где обосновался.
- Вот вам ваши жиды, - сказал, наверное, Николай министру Уварову. - Даже самые просвещенные - жулье...
Министр просвещения стал оправдываться, но нас не очень интересует продолжение этого разговора. Главное, слова рабби Ицхака пробудили память, высекли слезы из окаменелой души. И того же нам, и того же вам...
_________________
Никогда не спорь, просто повторяй свои доводы.
|
Регистрация
Вход
FAQ
Поиск
